Личная подпись и антропология документирования

25 мая в Высшей школе экономики прошел научный семинар Института гуманитарных историко-теоретических исследований ГУ-ВШЭ, на котором с докладом «Личная подпись: функции, практики, смыслы» выступил профессор факультета этнологии Европейского университета в Санкт-Петербурге Альберт Байбурин.

Семинар был организован в рамках исследовательского проекта Института гуманитарных историко-теоретических исследований  (ИГИТИ) ГУ-ВШЭ «Статус документа в современной культуре: теоретические проблемы и российские практики». О круглом столе с одноименным названием, проведенном ИГИТИ год назад, напомнила в своем вступительном слове руководитель проекта, старший научный сотрудник ИГИТИ Ирина Каспэ — по ее наблюдению, в ходе прошлогодней дискуссии неоднократно затрагивалась, однако так и не была отчетливо выражена проблема документа как удостоверения личности, проблема способности документа репрезентировать личность, заменять ее, а в некоторых социальных ситуациях и полностью вытеснять.

В сущности, именно этой проблеме и посвятил свой доклад Альберт Байбурин. В выступлении был представлен краткий исторический экскурс: культурная практика подписывать документы получает широкое распространение в XVIII веке, причем постепенно личная подпись усложняется графически и к ХХ веку заметно отдаляется от буквального написания имени и фамилии. Кроме того, А.Байбурин опирался на интервью респондентов и материалы тех интернет-сообществ, в которых активно обсуждается повседневный опыт личной подписи.

Итак, каковы культурные представления о подписи, какими смыслами она наделяется? Альберт Байбурин отметил, что личная подпись, конечно, прежде всего, представляет собой знак экспликации личности, знак персонального присутствия, но это также и знак структурной завершенности текста документа. Любопытно, что респонденты охотно соотносят процесс обретения навыка личной подписи с сюжетом взросления (согласно одному из таких замечаний, «человек становится взрослым, когда его подпись становится одинаковой») — иными словами, подпись является и знаком определенного социального статуса, более того, социализации как таковой.

Собственно, в ходе выступления докладчик неоднократно возвращался к тезису о двух сторонах личной подписи: «внутренней», непосредственно связанной с самоидентификацией, и «внешней», социальной. Автора доклада особенно интересовала тема «отчуждения» подписи от своего владельца: так, ее подделка признается в культуре преступлением не против личности, а против государственного порядка. «Подпись зависима и независима от человека: являясь делом его рук, она ведет себя как вещь, как нечто объективированное», — подчеркнул Альберт Байбурин.

Об этом разрыве между рукой и подписью говорила в своем выступлении оппонент доклада, Галина Орлова (Южный федеральный университет). Она обратила внимание на то, что личная подпись, постепенно индивидуализируясь, превратилась в совершенно особую форму репрезентации — в «неполный знак» и «недоперформатив» (фиксацию незавершенного действия). Таким образом, в докладе Альберта Байбурина намечена, по наблюдению оппонента, перспектива антропологии письма, антропологии человека пишущего. Подобная перспектива, как полагает Галина Орлова, открывает выходы к исследованию письма как медиума и тех эффектов литературоцентричности, которые присутствуют в нашем восприятии документа и документирования. В частности, литературоценричны представления об авторстве, которые мы можем проецировать на документальный текст. Между тем, именно в момент «отчуждения» подписи от владельца текст и становится документом, начинает функционировать как документ. «Документ как социальный проект завершается и активизируется благодаря подписи», — утверждает Галина Орлова. В заключение она предложила различать политику, практику и эпистемологию личной подписи и технологий письма в целом.

На пересечении семиотического и антропологического ракурсов строился и развернутый комментарий Сергея Зенкина (Институт высших гуманитарных исследований Российского государственного гуманитарного университета). Прежде всего был отмечен «зазор» между именем (его лингвистическими характеристиками, его весьма специфической знаковой природой) и опытом превращения имени в графическое изображение, в подпись. Таким образом, опыт подписи, с одной стороны, проблематизирует статус имени в культуре (так, неразборчивость подписи может, по предположению Сергея Зенкина, быть спровоцирована опасностью называть себя), с другой — «ставит под вопрос ценность языка»: наслоение нескольких подписей в одном документе, дублирование подписи печатью демонстрирует, что «язык недостоверен, язык может лгать».

Критика основного доклада, прозвучавшая в разных отзывах (в выступлениях ординарного профессора, заместителя директора ИГИТИ ГУ-ВШЭ Андрея Полетаева, Ирины Каспэ и других), сводиллась, пожалуй, к одному направлению: недостатком признавалось отсутствие различения и описания многообразных социальных и коммуникативных контекстов, в которых, собственно, функционирует личная подпись. Что происходит с подписью после того, как она оказывается «отчужденной»? Какие инстанции ее присваивают и с какими целями? Кому мы адресуемся в каждом отдельном случае, ставя свою подпись, и как характер адресации влияет на антропологию человека пишущего? Эти вопросы требуют отдельного рассмотрения, и есть все основания надеяться, что интересное и оригинальное исследование Альберта Байбурина будет продолжено и сможет на них ответить.

Александр Панаев, Иван Скабичевский.

Фото Никиты Бензорука